«Благословение – во!»
Oct. 1st, 2019 03:29 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
baiytПродолжаю медленно заниматься перепросмотром с литературным уклоном...
– Привет, ребята! – отец Б. вошёл в келью прямо в дорожной тёплой рясе, и мы выстроились в очередь благословляться. Все, кроме послушника Коли,* который без особой надежды на успех пытался в своём чёрном подряснике слиться с зелёными обоями.
_____________________
*Имя изменено.
– Брат ты мой, сколько вас собралось! Бог благословит... О, Димитрий... Бог благословит... Как твой голос поживает? Всё кашляешь?
– Занимаюсь с солистом хора. Говорит, что из меня, наверно, получится хороший лирический баритон.
– Только, наверно, не лирический, а трагикомический... А кто там прячется? Коля?? Ну, брат ты мой... Попался! Теперь будем и здесь порядок наводить, чтоб вы знали... Ты почему по подворью в подряснике разгуливаешь? Я же ещё на острове благословил снять.
– Батюшка, мне ваше благословение... вот где, – тихо, но с явным вызовом сказал послушник Коля и легонько шлёпнул себя спереди ниже пояса, будто спичку о член зажёг.
– Что? – растерянно выдохнул отец Б.
Звук "о" был таким коротким и тяжёлым, что сразу гулко ударился об пол и укатился сухой просфоркой куда-то в угол; приоткрытый рот замер в ожидании чего-то страшного, немыслимого в этих стенах.
Колька деланно огляделся по сторонам, взялся за правый локоть и слегка засучил рукав.
– Батюшка... Мне ваше благословение – во! – он шагнул вперёд, согнул руку и решительно показал иеромонаху кулак.
Колька был крепко сбит, но мал ростом, и смотреть на отца Б. с такого близкого расстояния ему приходилось под сильным углом. Курносый нос нацелился вверх, а хвостик из стянутых сзади волос опустился, словно его потянула вниз невидимая рука беса-искусителя.
– Ты что себе позволяешь? Готовь чемоданы, завтра же поедешь домой в Сибирь, – ледяным тоном произнёс отец Б. и стремительно вышел в коридор.
"Графиня изменившимся лицом бежит пруду", – подумал я.
Коля плюхнулся на кровать и схватился за голову. Безумство храбрых его покинуло, и песни были неуместны. Мы трое – трудник Паша, диакон Андрей** и я – переглянулись и нервно захихикали.
_____________________
**Имя изменено.
– Ну ты даёшь, брат... Чу-до-тво-рец! – протянул, отсмеявшись, отец Андрей по кличке д'Артаньян. Так его называли между собой подворские рабочие: у отца Андрея было породистое, аристократичное лицо, а к нему вдобавок – мушкетёрского вида усы и бородка. При чисто гасконском темпераменте внешне он напоминал скорее Арамиса. Отец Андрей был белым дьяконом из N-ской епархии, высоким и голосистым драматическим тенором, которого бросила жена – красавица ему под стать. Загуляла и бесследно растворилась в российских просторах. Дьякон страшно тосковал и искал её до тех пор, пока так называемые старцы не "благословили" идти в монастырь. Но расскажу о нём в другой раз: отец Андрей заслуживает целой главы. – И как теперь быть? Он же и в семинарию наверняка сообщит.
– Не знаю! Вот бля-адь! – мощный бас послушника Кольки внезапно обрёл особую силу с этим словом.
Я даже дёрнулся от неожиданности. Уж очень непривычно было слышать такое в келье, где круглосуточно теплились лампады перед иконами, где беседы велись только о Боге, умной молитве, святых местах, "старцах" или – в плохом настроении – о жидомасонском заговоре. Тем более странно было слышать, как матерится Коля. Он был весельчаком и балагуром, но отнюдь не хулиганом. Очень серьёзно относился и к заочной учёбе в семинарии, и к иноческому призванию. От чувства, которое теперь назвали бы когнитивным диссонансом, трудник Паша начал ржать, "как конь и мул, у которых нет разума"; я же, напротив, буквально онемел.
Отец Андрей понимающе улыбнулся и продолжил вокальную партию в той же тональности:
– Су-у-ука! А ты знаешь, что он теперь наш благочинный?***
_____________________
***В монастыре: иеромонах, отвечающий за ведение богослужений и порядок среди братии.
– Серьёзно?
– Да! Они с Ф. только что от патриарха вернулись, из Москвы. Довольные! Добились своего! И наместник новый, и Б. – благочинный.
– Ой, бля-адь! Ну я влип! И Ф. здесь скоро появится... Из монастыря, считай, уже выгнали, а если они ещё и ректору письмо напишут...
– Из семинарии попрут?
– Наверняка. И меня сразу в армию загребут.
– Тогда тебе пиздец, – подвёл итоги отец Андрей, заставив меня снова подскочить на стуле. – Хуже этого варианта, наверно, не придумаешь. А если ещё и верующий... Я два года отслужил – даже вспоминать тошно. Половину здоровья там потерял.
– А почему же все наши отцы о "долге перед Родиной" твердят? – спросил я у дьякона, понемногу привыкая к гомеопатическим дозам мата и успокаиваясь.
– Димка, так здесь у половины аэромонахов под рясой погоны спрятаны. И хорошо, если армейские, а не гэбэшные. Ты думаешь, в таком монастыре, как наш, может быть другая братия? Остров же приграничный, он как режимный объект стратегического значения. Я вот посмотрел полгода, подумал и...
– Не останешься здесь?
– Вряд ли. А ты куда? Домой, в Харьков?
– Да, недели через три.
– Эх, что-то разбегаемся мы все... Слушай, Коль, а зачем ты вообще на рожон полез?
– Дело принципа, – ответил Колька. – Я послушник, а не трудник. Сняли подрясник – считай, выгнали из братии. Но не они же его на меня надевали, а отец наместник! Значит, не им и снимать! Сука, что за самоуправство?
– Конечно! – отец Андрей сгоряча хлопнул ладонью по тумбе. – Тем более что они его из монастыря и выжили! Доносы патриарху писали, гады! А с чего всё началось-то?
– Ф. на меня взъелся ни за что ни про что! Они с Б. на острове уже командуют, как хотят, с тех пор как бывший наместник уехал... В N-ском скиту сделали баню для братии, и хотя бы раз в неделю все стараются помыться. Ну и я сходил однажды, как обычно, в свободное от послушаний время. Так все делают! Возвращаюсь – а меня отец Ф. встречает у ворот и начинает допрашивать: где, да что, да как... почему не на вечерне, почему не на послушании, почему не в келье? Я всё спокойно объяснил, по-человечески. А он вдруг начал орать: "Снимай подрясник!"
– А ты?
– Ну, я не выдержал, тоже психанул и говорю ему: щас как дам в ухо!
Мы представили себе, как маленький Колька грозит кулаком маленькому отцу Ф., которого местные на острове прозвали Черномором за сочетание роста и огромной бороды, – и засмеялись все одновременно. Смех был истерическим, а ситуация – сюрреалистической. Весёлого, добродушного, никогда не унывающего отца Ф. любили все, и он платил людям тем же. Почему он так поступил с Колей? Думаю, дело было в приступах административного восторга, которые у отца Ф., к сожалению, случались.
– ...Он всё рассказал Б. Отец Б. тоже говорит: "Давай снимай подрясник". А я решил: ну вас обоих, пересижу на подворье, пока не успокоитесь.
– Так вот почему ты сюда приехал с острова...
– Да. Но теперь уже и сам не знаю, как быть. Вернуться домой и доучиться? Хорошо бы, только Б. вряд ли простит.
Мы немного помолчали, переваривая сказанное.
– А потом куда – в другой монастырь?
– Не-а! Что-то уж очень сильно... ну... играет у меня эта штука! И чем дальше, тем сильнее.
– Понятно, – подмигнул отец Андрей. – "От юности моея мнози борют мя страсти". Это правильно! Это дело хорошее! Будешь белым попом, нарожаете с женой детишек!
– Блядь, да я как-то подсчитал, и получается, что церковный брак – крест хуже монашеского, особенно для священника! – Колька начал загибать пальцы. – Презервативы – нельзя, рожай и расти десятерых. В посты и праздники нельзя. По средам и пятницам тоже. Перед литургией нельзя. А когда можно? Когда?!
– Ох, крест, не говори! Я тоже как-то из любопытства считал, и получилось, что без греха – это дней двадцать в году, кажется... – отец Андрей по-гасконски сверкнул глазами и улыбнулся так хитро, что было ясно: он этим минимумом никогда не ограничивался.
– И поди найди ещё хорошую девушку, которая будет всё это терпеть. И верующую, чтобы Богу вместе молиться, чтобы не бросила, не изменила, – загрустил вдруг Коля. – Иногда я думаю, что проще и лучше было бы сразу в схиму постричься.
– Учти: у верующих девушек вот какой заскок бывает после первых же родов, – подхватил тему отец Андрей. – Вся любовь на ребёнка переходит, а муж вроде как и не нужен – только зарплату приноси да по святым местам вози.
– Ой, вы такие пессимисты! – не выдержал я. – Ну не может всё быть так плохо.
– Как плохо бывает, ты ещё не знаешь, – веско заметил дьякон. – Бывает намного хуже...
Я вспомнил его историю и спорить не стал.
– Братие, пора по кельям расходиться, а то к полунощнице не встанем. Так что же Коле теперь делать?
– Говорят, новый наместник у всей братии и сотрудников исповедь принимать будет. И заодно проводить собеседование. Пойду к нему и выложу всё как есть, – решительно сказал Колька. – Он же, вроде, нормальный мужик?
– Вполне, – подтвердил отец Андрей. – Мне очень не понравилось, что игумена А. убрали. Жду не перемен к лучшему, а большого шухера. Но, похоже, П. – мужик что надо. Должен понимать, что нельзя ломать парню жизнь. Пускай успокоит отца Б. и замнёт дело. Надо закончить семинарию и срочно искать невесту, раз в монахи идти передумал. Если что, постричься всегда успеешь, дело нехитрое.
Наместник П. действительно оказался "мужик что надо". Он сразу поразил всех тем, что от рассвета до полуночи простоял у аналоя и внимательно выслушал КАЖДОГО, от иеромонаха до уборщицы. Не помню, справился ли он за один день; мне кажется, это было невозможно. Так начался новый период восстановления многострадального N-ского монастыря...
Дня через три уже бывший послушник К. мирно покинул питерское подворье. Он попрощался с нами, шагнул с чемоданами в слякоть Нарвского проспекта, и мы никогда больше не виделись. Надеюсь, он обрёл семейное счастье и по-прежнему поёт и служит Богу, как умеет, в Сибири или на всяком месте владычествия Его.
Чуть позже куда-то пропал диакон А. По словам подворских старожилов, за четверть с лишним века он ни разу не объявился, чтобы хотя бы рассказать, где он и что с ним приключилось с тех пор. Отец А., помню нашу дружбу и верю, что ты не сгинул в бурные 90-е, а сумел применить свою неукротимую энергию. И, конечно, нашёл любовь, которую заслуживаешь.
Паша тоже исчез из поля зрения. Привет тебе, Паша! Извини, что твоё имя пишу открыто: уверен, ты точно не сделал духовной карьеры. :)
Недели через три я сам уехал в родной Харьков, к папе, маме и сестре, перешёл в старообрядчество, поступил на филфак, и началась совсем другая жизнь. Но мне очень пригодилось это воспоминание.
Всякий раз, когда кто-либо пытался мной манипулировать, опираясь на собственные представления о том, что я должен или не должен делать... Я мысленно показывал руку по локоть и уверенно говорил: "Батюшка, мне ваше благословение – во!"
– Привет, ребята! – отец Б. вошёл в келью прямо в дорожной тёплой рясе, и мы выстроились в очередь благословляться. Все, кроме послушника Коли,* который без особой надежды на успех пытался в своём чёрном подряснике слиться с зелёными обоями.
_____________________
*Имя изменено.
– Брат ты мой, сколько вас собралось! Бог благословит... О, Димитрий... Бог благословит... Как твой голос поживает? Всё кашляешь?
– Занимаюсь с солистом хора. Говорит, что из меня, наверно, получится хороший лирический баритон.
– Только, наверно, не лирический, а трагикомический... А кто там прячется? Коля?? Ну, брат ты мой... Попался! Теперь будем и здесь порядок наводить, чтоб вы знали... Ты почему по подворью в подряснике разгуливаешь? Я же ещё на острове благословил снять.
– Батюшка, мне ваше благословение... вот где, – тихо, но с явным вызовом сказал послушник Коля и легонько шлёпнул себя спереди ниже пояса, будто спичку о член зажёг.
– Что? – растерянно выдохнул отец Б.
Звук "о" был таким коротким и тяжёлым, что сразу гулко ударился об пол и укатился сухой просфоркой куда-то в угол; приоткрытый рот замер в ожидании чего-то страшного, немыслимого в этих стенах.
Колька деланно огляделся по сторонам, взялся за правый локоть и слегка засучил рукав.
– Батюшка... Мне ваше благословение – во! – он шагнул вперёд, согнул руку и решительно показал иеромонаху кулак.
Колька был крепко сбит, но мал ростом, и смотреть на отца Б. с такого близкого расстояния ему приходилось под сильным углом. Курносый нос нацелился вверх, а хвостик из стянутых сзади волос опустился, словно его потянула вниз невидимая рука беса-искусителя.
– Ты что себе позволяешь? Готовь чемоданы, завтра же поедешь домой в Сибирь, – ледяным тоном произнёс отец Б. и стремительно вышел в коридор.
"Графиня изменившимся лицом бежит пруду", – подумал я.
Коля плюхнулся на кровать и схватился за голову. Безумство храбрых его покинуло, и песни были неуместны. Мы трое – трудник Паша, диакон Андрей** и я – переглянулись и нервно захихикали.
_____________________
**Имя изменено.
– Ну ты даёшь, брат... Чу-до-тво-рец! – протянул, отсмеявшись, отец Андрей по кличке д'Артаньян. Так его называли между собой подворские рабочие: у отца Андрея было породистое, аристократичное лицо, а к нему вдобавок – мушкетёрского вида усы и бородка. При чисто гасконском темпераменте внешне он напоминал скорее Арамиса. Отец Андрей был белым дьяконом из N-ской епархии, высоким и голосистым драматическим тенором, которого бросила жена – красавица ему под стать. Загуляла и бесследно растворилась в российских просторах. Дьякон страшно тосковал и искал её до тех пор, пока так называемые старцы не "благословили" идти в монастырь. Но расскажу о нём в другой раз: отец Андрей заслуживает целой главы. – И как теперь быть? Он же и в семинарию наверняка сообщит.
– Не знаю! Вот бля-адь! – мощный бас послушника Кольки внезапно обрёл особую силу с этим словом.
Я даже дёрнулся от неожиданности. Уж очень непривычно было слышать такое в келье, где круглосуточно теплились лампады перед иконами, где беседы велись только о Боге, умной молитве, святых местах, "старцах" или – в плохом настроении – о жидомасонском заговоре. Тем более странно было слышать, как матерится Коля. Он был весельчаком и балагуром, но отнюдь не хулиганом. Очень серьёзно относился и к заочной учёбе в семинарии, и к иноческому призванию. От чувства, которое теперь назвали бы когнитивным диссонансом, трудник Паша начал ржать, "как конь и мул, у которых нет разума"; я же, напротив, буквально онемел.
Отец Андрей понимающе улыбнулся и продолжил вокальную партию в той же тональности:
– Су-у-ука! А ты знаешь, что он теперь наш благочинный?***
_____________________
***В монастыре: иеромонах, отвечающий за ведение богослужений и порядок среди братии.
– Серьёзно?
– Да! Они с Ф. только что от патриарха вернулись, из Москвы. Довольные! Добились своего! И наместник новый, и Б. – благочинный.
– Ой, бля-адь! Ну я влип! И Ф. здесь скоро появится... Из монастыря, считай, уже выгнали, а если они ещё и ректору письмо напишут...
– Из семинарии попрут?
– Наверняка. И меня сразу в армию загребут.
– Тогда тебе пиздец, – подвёл итоги отец Андрей, заставив меня снова подскочить на стуле. – Хуже этого варианта, наверно, не придумаешь. А если ещё и верующий... Я два года отслужил – даже вспоминать тошно. Половину здоровья там потерял.
– А почему же все наши отцы о "долге перед Родиной" твердят? – спросил я у дьякона, понемногу привыкая к гомеопатическим дозам мата и успокаиваясь.
– Димка, так здесь у половины аэромонахов под рясой погоны спрятаны. И хорошо, если армейские, а не гэбэшные. Ты думаешь, в таком монастыре, как наш, может быть другая братия? Остров же приграничный, он как режимный объект стратегического значения. Я вот посмотрел полгода, подумал и...
– Не останешься здесь?
– Вряд ли. А ты куда? Домой, в Харьков?
– Да, недели через три.
– Эх, что-то разбегаемся мы все... Слушай, Коль, а зачем ты вообще на рожон полез?
– Дело принципа, – ответил Колька. – Я послушник, а не трудник. Сняли подрясник – считай, выгнали из братии. Но не они же его на меня надевали, а отец наместник! Значит, не им и снимать! Сука, что за самоуправство?
– Конечно! – отец Андрей сгоряча хлопнул ладонью по тумбе. – Тем более что они его из монастыря и выжили! Доносы патриарху писали, гады! А с чего всё началось-то?
– Ф. на меня взъелся ни за что ни про что! Они с Б. на острове уже командуют, как хотят, с тех пор как бывший наместник уехал... В N-ском скиту сделали баню для братии, и хотя бы раз в неделю все стараются помыться. Ну и я сходил однажды, как обычно, в свободное от послушаний время. Так все делают! Возвращаюсь – а меня отец Ф. встречает у ворот и начинает допрашивать: где, да что, да как... почему не на вечерне, почему не на послушании, почему не в келье? Я всё спокойно объяснил, по-человечески. А он вдруг начал орать: "Снимай подрясник!"
– А ты?
– Ну, я не выдержал, тоже психанул и говорю ему: щас как дам в ухо!
Мы представили себе, как маленький Колька грозит кулаком маленькому отцу Ф., которого местные на острове прозвали Черномором за сочетание роста и огромной бороды, – и засмеялись все одновременно. Смех был истерическим, а ситуация – сюрреалистической. Весёлого, добродушного, никогда не унывающего отца Ф. любили все, и он платил людям тем же. Почему он так поступил с Колей? Думаю, дело было в приступах административного восторга, которые у отца Ф., к сожалению, случались.
– ...Он всё рассказал Б. Отец Б. тоже говорит: "Давай снимай подрясник". А я решил: ну вас обоих, пересижу на подворье, пока не успокоитесь.
– Так вот почему ты сюда приехал с острова...
– Да. Но теперь уже и сам не знаю, как быть. Вернуться домой и доучиться? Хорошо бы, только Б. вряд ли простит.
Мы немного помолчали, переваривая сказанное.
– А потом куда – в другой монастырь?
– Не-а! Что-то уж очень сильно... ну... играет у меня эта штука! И чем дальше, тем сильнее.
– Понятно, – подмигнул отец Андрей. – "От юности моея мнози борют мя страсти". Это правильно! Это дело хорошее! Будешь белым попом, нарожаете с женой детишек!
– Блядь, да я как-то подсчитал, и получается, что церковный брак – крест хуже монашеского, особенно для священника! – Колька начал загибать пальцы. – Презервативы – нельзя, рожай и расти десятерых. В посты и праздники нельзя. По средам и пятницам тоже. Перед литургией нельзя. А когда можно? Когда?!
– Ох, крест, не говори! Я тоже как-то из любопытства считал, и получилось, что без греха – это дней двадцать в году, кажется... – отец Андрей по-гасконски сверкнул глазами и улыбнулся так хитро, что было ясно: он этим минимумом никогда не ограничивался.
– И поди найди ещё хорошую девушку, которая будет всё это терпеть. И верующую, чтобы Богу вместе молиться, чтобы не бросила, не изменила, – загрустил вдруг Коля. – Иногда я думаю, что проще и лучше было бы сразу в схиму постричься.
– Учти: у верующих девушек вот какой заскок бывает после первых же родов, – подхватил тему отец Андрей. – Вся любовь на ребёнка переходит, а муж вроде как и не нужен – только зарплату приноси да по святым местам вози.
– Ой, вы такие пессимисты! – не выдержал я. – Ну не может всё быть так плохо.
– Как плохо бывает, ты ещё не знаешь, – веско заметил дьякон. – Бывает намного хуже...
Я вспомнил его историю и спорить не стал.
– Братие, пора по кельям расходиться, а то к полунощнице не встанем. Так что же Коле теперь делать?
– Говорят, новый наместник у всей братии и сотрудников исповедь принимать будет. И заодно проводить собеседование. Пойду к нему и выложу всё как есть, – решительно сказал Колька. – Он же, вроде, нормальный мужик?
– Вполне, – подтвердил отец Андрей. – Мне очень не понравилось, что игумена А. убрали. Жду не перемен к лучшему, а большого шухера. Но, похоже, П. – мужик что надо. Должен понимать, что нельзя ломать парню жизнь. Пускай успокоит отца Б. и замнёт дело. Надо закончить семинарию и срочно искать невесту, раз в монахи идти передумал. Если что, постричься всегда успеешь, дело нехитрое.
Наместник П. действительно оказался "мужик что надо". Он сразу поразил всех тем, что от рассвета до полуночи простоял у аналоя и внимательно выслушал КАЖДОГО, от иеромонаха до уборщицы. Не помню, справился ли он за один день; мне кажется, это было невозможно. Так начался новый период восстановления многострадального N-ского монастыря...
Дня через три уже бывший послушник К. мирно покинул питерское подворье. Он попрощался с нами, шагнул с чемоданами в слякоть Нарвского проспекта, и мы никогда больше не виделись. Надеюсь, он обрёл семейное счастье и по-прежнему поёт и служит Богу, как умеет, в Сибири или на всяком месте владычествия Его.
Чуть позже куда-то пропал диакон А. По словам подворских старожилов, за четверть с лишним века он ни разу не объявился, чтобы хотя бы рассказать, где он и что с ним приключилось с тех пор. Отец А., помню нашу дружбу и верю, что ты не сгинул в бурные 90-е, а сумел применить свою неукротимую энергию. И, конечно, нашёл любовь, которую заслуживаешь.
Паша тоже исчез из поля зрения. Привет тебе, Паша! Извини, что твоё имя пишу открыто: уверен, ты точно не сделал духовной карьеры. :)
Недели через три я сам уехал в родной Харьков, к папе, маме и сестре, перешёл в старообрядчество, поступил на филфак, и началась совсем другая жизнь. Но мне очень пригодилось это воспоминание.
Всякий раз, когда кто-либо пытался мной манипулировать, опираясь на собственные представления о том, что я должен или не должен делать... Я мысленно показывал руку по локоть и уверенно говорил: "Батюшка, мне ваше благословение – во!"
